Александр Домогаров: "У меня будто сердце разрезали: да елки, как же я сына обидел!"

"Мы с мамой, отцом и бабушкой ехали с моего дипломного спектакля, и в метро "Добрынинская" рядом оказались девчонки: "Ой, это вы играли в театре? Дадите автограф?" Я ответил: "Конечно", — и получил от папы подзатыльник! Он сказал: "Место знай! Не рановато ли?" Я кивнул — мол, понял. И правда, понял, что звезду из себя строить не нужно". 12 июля Домогарову исполнится 55 лет.

- У меня теперь такая пора — хочется мысленно возвращаться в детство, юность… 12 июля, прямо в день рождения, будет вечер в Театре Советской Армии (Центральный академический театр Российской Армии. — Прим. "ТН"), и я придумал для него название "Улица Кедрова, 16, корпус 1, квартира 4а. Возвращаюсь…" Декорацию сделали — угол дома, где я родился, откуда ходил в школу, а потом в институт… Дом сейчас такой же, только пластиковые окна и кондиционеры появились. Даже те же гаражи поблизости, тот же детский садик в трех минутах от подъезда. Папы нет больше четверти века, мамы — больше пятнадцати лет, квартиру не продали — она досталась моему старшему брату Андрею. Но я после маминой смерти не заходил в нее, для меня закрылся этот путь. А район помню и люблю, хотя уже не узнаю. Он сильно изменился: там, где был кирпичный завод, стоят многоэтажные красивые дома. И на месте горы под названием Опилки, с которой мы катались зимой на санках и на лыжах, тоже. Гора так называлась, потому что и являлась спрессованными за многие годы лежания опилками. Когда мы были от горшка два вершка, эта куча отходов деятельности кирпичного завода казалась большой горой. Школа находилась в пяти минутах от дома — она есть и сейчас. А напротив нее все тот же кинотеатр "Салют". Взрослый билет в него стоил 25 копеек, а детский — 10. Нет, если заслать пару гонцов, которые бы открыли нам другой вход, можно было посмотреть кино бесплатно, но я этим не злоупотреблял: родители какие-то деньги давали, и 10 копеек в кармане водились. Мы туда бегали на "Неуловимых мстителей", прогуливали в "Салюте" уроки…

 

Первая фотопроба актера на киностудии имени Горького (1978). Фото: Из личного архива Александра Домогарова

- У дня рождения летом есть в детстве свои минусы…

- Да, мне в школе было так обидно и завидно: всем одноклассникам дарят подарки, я в этом целый год участвую — а мне никогда и ничего! У нас все празднично обставляли, учительница торжественно говорила: "Сегодня у Пети Иванова день рождения!" Счастливый Петя клал каждому на парту конфетки, все его поздравляли… А в мой день рождения даже в гости позвать было особо некого — друзья и одноклассники разъезжались на каникулы. Когда повзрослел, стало проще. В студенческие годы звал друзей на родительскую дачу. Все проходило чинно, спокойно — при маме и папе надо было соблюдать нормы приличия. Грандиозных праздников в мой день рождения не было, да и фантастических подарков тоже. 

Ужинать — только всей семьей 

- Отличным подарком стали бы слова родителей: "Сынок, приглашай друзей, а мы уедем, чтобы не мешать".

- Такого не было никогда. Отец был очень строгим человеком. Наверное, будь он менее строгим, он бы и не руководил "Москонцертом", "Росконцертом" и "Союзаттракционом»". Кстати, в 1971 году он организовал первую в СССР Всемирную выставку аттракционов, на которой советские люди впервые увидели катальные горы (сейчас они называются американскими горками), кегельбан, сталкивающиеся электрические машинки, игровые автоматы. В парке Горького стояли немецкие, американские и итальянские аттракционы, в Сокольниках японские, в Измайлово еще какие-то — и ко всем тянулись огромные очереди. Но мы с двоюродным братом Ромкой как родственники руководства везде ходили, минуя их. К нам были приставлены папины сотрудники, которым стоило пальцем показать: "Хочу туда!" Через час мы укатывались вусмерть.

Отец был авторитет из авторитетов, вообще никогда не кричал, а если хоть чуть-чуть повышал голос, можно было бежать и прятаться. Принятые им правила были незыблемыми. Например, мы всегда вместе ужинали — дома не обедали, поскольку родители работали. Конечно, нас с братом не морили голодом и давали что-то перекусить, но основательно мы ужинали только все вместе. Если папа приходил раньше мамы, то всегда ждал ее, если мама, то ждали папу — и только тогда мы садились за стол, за едой обсуждали, как у кого прошел день… Мама всю жизнь была за отцом — за каменной непробиваемой стеной — и очень к этому привыкла. Когда отца не стало, ей было крайне тяжело. То до нее и ветерочек не долетал, а вдруг все ветры подули! И мы с братом не могли ей отца заменить.

Папа актера — Юрий Львович и мама — Наталья Петровна (1960-е). 

Фото: Из личного архива Александра Домогарова

- И для вас это была стена, которая от всего оберегала? 
- Да. И нам без него тяжело пришлось. А еще хуже было, когда матери не стало. Когда понимаешь, что никто тебя не погладит по голове… Потом проходят годы, ты к этому привыкаешь, уже спокойно реагируешь: да, не погладят — ну, что ж теперь.

- С братом стали ближе после того, как родители ушли? 

- Мы с Андрюшей никогда не были далеко, хотя разница в десять лет всегда чувствовалась. В детстве у нас случались скандалы. Он чистый технарь, у него способности к математике, а я в ней, как и в химии с физикой, не понимал ни бельмеса. Не понимал, почему поезд, который едет из пункта А в пункт Б, опаздывает на 20 минут! Андрюшка пытался в детстве со мной заниматься, но надолго его не хватало. Он кричал: "Ты тупой!" В ответ я садился за пианино и играл. Спрашивал: "Ты так можешь?" Он тыкал в клавиши одним пальчиком — в музыке брат был не сильнее, чем я в математике. Он закончил МАДИ, у меня не было идей по поводу поступления, и он надоумил меня податься туда на подготовительные курсы. Недели через три стало очевидно, что не в коня корм: я не понимал ничего вообще.

На выпускном экзамене по алгебре в школе мне поставили четверку — но не потому, что меня смогли натаскать. Я отпрашивался в туалет, а помогавшие мне друзья сидели этажом выше. Они спустили из окна нитку, к которой привязали гайку, я привязал к ней бумажку с заданием, потом ребята спустили мне на ниточке листок с решением. За экзамен по химии я и вовсе получил пятерку. У нас химию вела директор школы, она нас любила настолько, что, когда мы сдавали экзамен, рассказала, в каком порядке будут лежать билеты! Не хотела портить нам аттестаты. Все выучили по одному билету и получили по пятерочке. А история, география, русский и уж тем более литература мне нравились, по ним у меня были хорошие оценки без дополнительных ухищрений.

-  В детстве я не только книжки читал и на пианино играл — у нас был шпанистый райончик, и я являлся его достойным представителем. 

Фото: Андрея Салова.

- Читали много? 
- Книги я полюбил раньше, чем научился читать. У отца был приятель Александр Андреев, он написал несколько романов, его пьеса "Рассудите нас, люди" шла во многих театрах, позже он написал трехтомник про Есенина. И у дяди Саши на даче, в Красной Пахре, на втором этаже была огромная библиотека. Меня четырехлетнего запускали туда — и мне не нужны были никакие игрушки и вообще ничего в мире. Я доставал с полок книги, обкладывался ими, листал, рассматривал картинки. У нас тоже была солидная библиотека. Я жил в комнате с бабушкой, у меня был диван, который упирался в пианино, а на нем стояла лампа, вечером я загораживал ее платком, чтобы она не мешала бабуле спать. Возле дивана всегда лежала стопка книг, из которой я выбирал наугад. Думал, дай-ка достану третью снизу, что это? Конан Дойл, отлично! Так проглотил Пушкина, Лермонтова, Мопассана, Стивенсона…

- А играть на фортепиано вам нравилось? Или строгий папа сказал "надо" — и все? 

- Никто не заставлял, я сам захотел во втором классе. У нас через стенку жила девочка Надя Исакова, и она играла на пианино. А я не мог понять, почему у нее пианино есть, а у меня нет! Почему она умеет, а я нет! Пошел и сам записался в музыкалку и сказал родителям, что теперь мне нужно пианино. Родители поначалу такой шаг не одобрили: инструмент стоил 650 рублей, они не хотели выбрасывать большие деньги на ветер. Однако я был упертым мальчиком и нарисовал себе клавиатуру. Через некоторое время родители, видя, что новое увлечение ребенку все не надоедает, купили фортепиано. Мне наскучило играть только классе в восьмом общеобразовательной школы. Меня тогда как раз перекинули из нашей музыкалки в Стасовскую музыкальную школу, одну из лучших в Москве. Она была на Добрынинской, не ближний свет от нашей Профсоюзной. Я попал к замечательному педагогу Алле Ивановне Мардалей­швили, сразу понявшей, что этот полушпанистый подросток в клешах вряд ли будет ездить в музыкалку через пол-Москвы и станет частым гостем на сольфеджио. Алла Ивановна предложила заниматься у нее дома, она жила в трех трамвайных остановках от меня. Как она, бедная, со мной мучилась! Но, выпускаясь, я играл "Патетическую сонату" — тяжелое произведение. Как-то мне открыл дверь ее квартиры длинноволосый парень: "Ты Домогаров? Мама сейчас придет". Я прохожу, а в комнате на диване двухгрифовая гитара!!! Я такую видел только на фото группы Led Zeppelin в иностранном журнале — а она лежала в квартире моего педагога, как заурядная вещь! Через три года в "Ленкоме" на "Юноне и Авось»" услышал: "Представляем рок-группу "Аракс", соло-гитара — Тимур Мардалейшвили…"

Фото: Андрея Салова.

- Классика рока вам тогда нравилась больше классики?

- Уж точно не меньше. Классе в пятом я вырезал фотографии "битлов" и "роллингов" и вклеивал их в свой альбом наряду с фотографиями горнолыжников. Горные лыжи я тоже обожал и ездил заниматься в секцию в Крылатское, пока это удавалось совмещать со школой и музыкалкой, а потом бросил. Я любил экстрим и быструю езду во всех видах — на лыжах, на колесах! Классе в седьмом научился ездить на мотоцикле, это уже без всяких секций, на улице с пацанами. Гонять на нем было круто само по себе, а потом нам одни ребята достали яловые сапоги, а другие, работавшие на ЗИЛе, титановые штучки, которые мы прикручивали к каблукам сапог, и наша крутизна увеличилась в десять раз. Едешь на моцике, резко опускаешь ноги на землю, каблуки чиркают об асфальт — и вырываются искры! Сначала мне давали покататься друзья, а в восьмом классе папа втайне от мамы дал деньги на "Яву-850" — роскошь для того возраста и того времени! Мама с бабушкой очень дергались из-за моей любви к быстрому двухколесному транспорту. Наша компания человек из девяти ездила без прав, мы мотались на Воробьевы горы, где и по сей день пункт сбора мотоциклистов. Уезжали часов в семь вечера, возвращались в десять. Естественно, мои дома не сидели спокойно. Мама с папой при нас с братом никогда не скандалили, но я слышал, как они за закрытой дверью разбираются на повышенных тонах, когда мама узнала про "Яву". 

- И вы поклялись родителям, что не будете ездить быстрее 60 километров в час?

- Никогда ни в чем не клялся, а такую клятву точно не сдержал бы. Я лихо гонял. Однажды мама вырвала ключ прямо из замка зажигания и спрятала.Она не знала, что "Ява-850" заводится веточкой. А я-то прекрасно знал!

Со старшим братом Андреем (1963). Фото: Из личного архива Александра Домогарова.

  

Домом горжусь. Мне в нем очень уютно. 

- Хорошо разбираясь в технике, вы могли мотоцикл починить
  - Свечи в своей любимой "Яве" еще мог поменять, а вот кольца с поршнями — уже нет. Тут я не в отца пошел: он-то часами пропадал в гараже, это было его любимое хобби. Он ремонтировал машины, радиоприемники и телевизоры. Естественно, я бегал ему помогать. Он командовал: "Маленький, дай ключ на семнадцать! Дай масло. Маленький, теперь давай колеса подкачаем!" Он меня никогда не звал по имени, только Маленьким. Теперь я большой и тоже кое-что умею делать своими руками, хотя вроде специально и не учился особо. У нас на родительской даче был сарай, и мои приятели подбили его сломать: "Что ты его не снесешь, он весь вид портит". Сказано сделано. Утром мама приехала: "Сарай сломали? Надо новый делать". И я без практики построил новый — даже не сарай, а вполне добротный летний домик. Уже и дом в негодность пришел, а мой сарайчик до сих пор стоит. В своем загородном доме я мало что делаю своими руками, но придумано там все мною. У меня спрашивают, кто дизайнер. Отвечаю: "Мое произведение искусства". Ездишь по городам, попадаешь в красивые отели, ходишь в гости и думаешь: вот это оригинально придумали, и это круто — и у тебя откладывается в голове. Так пазл и складывается. Я своим домом очень горжусь, мне в нем невероятно уютно. Я привез туда с нашей дачи и из квартиры мебель и вещи, принадлежавшие еще прабабушке. Отдал кресла на реставрацию. Горка была в непотребном виде, но мы ее ошкурили, покрыли лаком. Однако, хоть мы ее и обновили, из нее не выветрился запах, открываешь — и пахнет старым бархатом. От часов остался один корпус — ни циферблата, ни механизма, ни бронзовых гирь. Мы эту коробку отшлифовали, полачили, вставили механизм…

С сыном Александром на церемонии вручения премии «Золотой орел» (2010). Фото: PhotoXPress

- Ваш отец до войны был актером, сыграл генерала Платова в фильме "Суворов". Он радовался, видя, что вы идете по одной из его дорог, что у вас получается? 
- Какой же родитель такому не радуется! Но он и прививку от звездной болезни не забыл сделать. Мы с родителями и бабушкой возвращались домой после моего дипломного спектакля "Преступление и наказание", играли его в филиале Малого театра. Он шел каждую неделю, пользовался успехом. И на эскалаторе станции метро "Добрынинская" рядом с нашей семьей оказались девчонки: «"Ой, это вы играли в спектакле? Дадите автограф?" Я ответил: "Конечно", — и тут же получил от папы подзатыльник! Он с полуулыбкой сказал: "Место знай! Не рановато ли?" То ли в шутку сказал, то ли всерьез. Я кивнул — мол, понял. И действительно понял, что звезду из себя строить не нужно.

С возрастом пробивает на нежности.

- Вы, готовясь к роли, глубоко копаете, стараетесь не погрузиться в эпоху, а утонуть в ней. Ваш сын Александр Домогаров-младший стал режиссером. Ему передалось умение и желание глубоко копать?

- Он копает так, что у меня чуть слезы умиления не наворачиваются. Я радуюсь, когда смотрю его короткометражки. Он правильно сделал, когда пошел в театральное училище, и правильно поступил, когда, отучившись там четыре года, двинул на Высшие режиссерские курсы. Сашка не спрашивал моего совета, но если бы спросил, я бы то же самое посоветовал. Когда у него актер поднимает в кадре глаза, я вижу, что они не пустые — там мысль и чувства накручены-наверчены. И я знаю, кем! Ведь любое движение должно быть внутренне обосновано — сейчас об этом в кино часто забывают, а он помнит. Он похож на меня характером. Тоже взрывной — видимо, это еще и профессия отпечаток накладывает. Но еще более упертый. Я иногда могу отпустить ситуацию, а он, пока не продавит ее до конца, не успокоится.

- Отец меня никогда не звал по имени, только Маленький. Теперь я большой и тоже кое-что умею делать своими руками. Фото: Андрея Салова

 

- Как вы воспитывали Сашу? Чему учили?
- Да ничему я его не учил. Считаю, ребенка ничему нельзя научить специально. Он может только смотреть на твое поведение и думать: это мне нравится, вызывает уважение, а вот так я делать не хочу. Воспитывать иногда пытался. Когда он учился классе в пятом или шестом, на него Ира, его мама, пожаловалась. Сказала, что ведет себя безобразно. Я сыну говорю: "Иди сюда!" И начинаю на повышенных тонах что-то объяснять. Сашка сидел передо мной и пытался держать удар, не зареветь — у него дрожали губы, но он крепился — и вдруг одна слеза скатилась. У меня будто сердце разрезали: да елки, как же я его обидел! Сколько лет прошло, а помню. С возрастом пробивает на нежности, и я у него несколько раз прощения просил за то внушение. А он все время отвечает: да ладно тебе! 

журнал "Теленеделя" № 27, 9-15 июля 2018 г.